аварэ

Лексически восходит к восклицанию «аппаре» — «ах». Перевести можно как печальное очарование. Одна из разновидностей аварэ — кандоби.

Слово аварэ встречается уже в «Кодзики», в концовке одной нагаута: «Соно омой цума аварэ!» («Как прелестна моя супруга!»). Поначалу аварэ просто выражало восторг, о чем и говорит Хисамацу в «Истории японской литературы»: «Во времена „Манъёсю” аварэ означало лишь чувство взволнованности, растроганности! Оно пока не олицетворяло идею прекрасного, эстетической концепции». В период Хэйан аварэ стали понимать как гармонию мира. «Восхищение гармонией и породило эстетическое сознание». Моно — все то, что может вызвать аварэ, — чувство взволнованности, завороженности красотой, но с оттенком беспричинной грусти (нан то наку аварэ на кото). По определению «Кодзиэн», «моно но аварэ — ощущение гармонии мира, вызываемое слиянием субъективного чувства (аварэ) с объектом (моно). Оно может означать изящное, утонченное, спокойное — то, что открывается в момент созерцания. Моно но аварэ достигло завершения в хэйанской литературе, и, прежде всего, в „Гэндзи моногатари”, но прошло через всю нашу литературу».

Моно-но аварэ — состояние естественной гармонии, подвижного равновесия между предметом или явлением и человеком, способным пережить его полноту. Предвосхищая дзэн, моно но аварэ предполагает однобытие с объектом, переживание своего единства с ним. (Чувство взволнованности от соприкосновения с тайной красотой культивировалось и синтоизмом, в основе которого, как я уже упоминала, лежал восторг, чувство удивления перед миром, стремление не столько осмыслить, сколько пережить явление. Ками — все то, что вызывает восторг — аварэ.) Между субъектом и объектом устанавливалось отношение взаимопроникновения, «душевного отклика». Каждый предмет имеет свое кокоро, и, когда они приходят в созвучие, открывается красота гармонии (тёва би). Аки но аварэ — «аварэ осени», говорит поэт, и читатель испытывает чувство щемящей и сладостной грусти от возникшего в воображении осеннего пейзажа. (В литературу этот принцип пришел из жизни. Хэйанцы сначала в быту научились ценить красоту вещей.) Постепенно аварэ становится принципом художественного мышления, главным эстетическим требованием, предъявляемым к произведению искусства. Если произведение не содержит моно но аварэ , оно не истинно. Мурасаки простили бы отступление от правды характера, от достоверности образа, но не простили бы погрешности против вкуса, не простили бы отсутствия изысканности.

Хисамацу перечисляет четыре разновидности аварэ: красота душевного движения, красота гармонии, красота печали и красота изящества. Дух моно но аварэ , по мнению Хисамацу, «более всего выражен в моногатари. В нем — суть „Гэндзи”. Это признавали ученые от Тэйка до Норинага в противоположность тем, кто искал в „Гэндзи” религиозную подоплеку или мораль поощрения добра и порицания зла. Но правы, видимо, те, кто видел душу „Гэндзи” в моно но аварэ…

Благодаря моно но аварэ в полумрак средневековой литературы проникает мягкий свет, а в печаль — очаровательность».

Если глубоко ощутить разницу между двумя концепциями красоты — аварэ и югэн, то можно понять, какие перемены произошли в жизни Японии. Моно но аварэ — знак дружелюбного настроя, некоей беспечности людей, не знавших больших потрясений, уверенных в своей незыблемости. Отсюда — восторг перед миром и любование им, интимно влюбленный, доверчивый взгляд на природу и человека, желание наслаждаться тем, что открыто взору и слуху. Аварэ иногда понимают как печаль, скорбь, но это скорее игра в скорбь, чем сама скорбь, это та скорбь, к которой склонны баловни судьбы. Эстетизируются быстро облетающие цветы сакуры или нежданная разлука с любимым.

Югэн — это аварэ, прошедшее сквозь жестокость самурайских битв, обострившееся чувство непрочности существующего и непредсказуемости грядущего. Если аварэ — светлое ян , то югэн — непроницаемое инь (хотя и эти категории недуальны: в аварэ присутствует недомолвка, а в югэн — восторг). Югэн — дух прекрасного, но не явного, как аварэ, пленительного своей непосредственностью, а скрытого, тайного, недоступного взору. Термин югэн в отличие от аварэ — китайского происхождения: мастер чань Линь цзи (яп. Риндзай) говорил: «Закон Будды и есть югэн ». В Японии этот термин впервые встречается в китайском варианте предисловия к «Кокинсю», но только в период Муромати он становится ведущей эстетической категорией.

Эмоциональное современное толкование термина

аварэ – это «жалость». Не верьте никому, кто скажет вам иное. Даже если я скажу иное, не верьте. Это «жалость». Просто «жалость». Жалость, возникающая не потому, что мир устроен не так, как вам хотелось бы. Наоборот, это чувство, сопровождающее понимание того, что жизнь такова, как она есть и не может быть другой. Никаких «если бы» и «лучше бы». Когда вы видите своего спящего ребенка и испытываете аварэ, то это не потому, что вам хотелось бы видеть его менее слабым, беззащитным, наивным и невинным. Нет, вы любите его таким, как он есть, не желая ничего иного, но такой, как есть, он внушает вам безусловную жалость, от которой вы сами не захотели бы отказаться. То же самое и с (любимый пример спецов по японской поэзии) облетающими лепестками вишни. Если вам хочется, чтобы они не опадали, купите пластмассовую веточку и прибейте гвоздиком к стене. Можно также попытаться смазывать живые деревья эпоксидным клеем. Вряд ли вы согласитесь так разменять ваше аварэ на подобную фальшивую вечность и силу. Ребенок слаб, котенок беззащитен, цветение сакуры мимолетно – это аварэ, но мы не хотим ничего трогать. Не потому, что так «лучше». Потому что нет ни «лучше», ни «хуже». Мир таков, как он есть вне зависимости от того, понимаем мы это или нет. Лучше, конечно, понимать, но «лучше» для нас самих, а не для мира. Как сказал один пограничник на заставе примерно в то время, когда другой воин выдалбливал единичку на моем юзерпике, «мир – это аварэ». Если мы присмотримся внимательно, мы увидим это не только в спящем ребенке, облетающей сакуре или сидящем напротив в метро старичке, но и в победившем мадридском «Реале», буянящем за стеной пьяном соседе и отвратительной улыбке олигарха. Просто ребенок, особенно НАШ ребенок, запускает внутри нас такие умело разработанные эволюцией модули, которые временно, до очередного выкрика соседа или взгляда на телеэкран, выводят из строя другой модуль того же творца, тот самый главный фильтр – инстинкт САМОсохранения с его эмоциями, мыслями и мириадами прочих проявлений, который и заслоняет от нас мир. Ребенок, как объяснили галапагосские черепахи Дарвину, на время разрушает наше «я» (этого требует элементарная логика стратегии генов), мы начинаем видеть реальность, которая есть аварэ. Примерно так. Наверное, непонятно, но все равно так.

аварэ – это правильно понятая смерть, старость, болезнь, расставание и весь букет прочих очевидных страданий, а также гирлянда их завуалированных подвидов: рождения, молодости, обретения и проч. проч. проч. Но правильно понятых, пусть и интуитивно.

Это печаль без жала горечи от того, что «все могло бы быть по-иному», т.к. по-иному ничего не могло бы быть.

аварэ – это взгляд на мир с честностью, нежностью и легким юмором – именно так, как мы и смотрим на спящего ребенка.


Источник

Татьяна Петровна Григорьева. Японская художественная традиция

Литература, использованная в приведенном фрагменте:
Хисамацу Сэнъити. Кокубунгаку — хохо то тайсё (Национальная литература — метод и объект). — Тёсакусю (Собрание сочинений). Т.1. Токио, 1968.
l0vushka



Свои инструменты