A PCRE internal error occured. This might be caused by a faulty plugin

====== Послесловие А. Садоковой к сборнику "Японская любовная лирика" ====== ((С) М., "Эксмо-Пресс", 1999) ===== «...В ПЕСНЕ ОНИ НАХОДИЛИ УСЛАДУ СЕРДЦУ» ===== Как рассказать о том, что существует от века, еще со времен богов? Как рассказать об аромате цветов весны и журчании ручейков, бегущих по равнине, о печальных криках гусей, покидающих родные края, и тишине заснеженного горного пере­вала? Как рассказать о японской поэзии? Ее надо лишь слушать и читать, читать и слушать и еще — чувствовать, чтобы попытаться понять. В Японии поэзия — это не просто литературный жанр или способ выражения мыслей, это — сама жизнь. Оттого в ней, как и в жизни каждого челове­ка, есть взлеты и падения, удачи и неудачи. Хотя, конечно, поэзия, с которой вы познакомились, про­чтя эту книгу, — это поэтический взлет японской литературы. Взлет на недосягаемую высоту! Ведь VII — XIII вв. — время становления и стремитель­ного расцвета японской поэзии; время, на которое в последующие века будут смотреть как на эталон со­вершенства. Откуда же явилась миру такая поэзия? От бо­гов — ответил еще в X в. великий Ки-но Цураюки. Она возникла еще до того, как землю заселили люди. Ведь грозный Бог ветра Сусаноо-но микото, спус­тившись на землю, победив восьмиглавого змея и освободив красавицу Кусинада-химэ, сложил песню, построив дворец для своей жены: <color blue> Восемь облаков встают —\\ Восемь стен у Идзумо.\\ Спрятать чтоб жену свою,\\ Строю восемь стен,\\ Эти восемь стен.\\ \\ </color> //(Пер. В. Н. Горегляда)// Песня Сусаноо-но микото уже была написана в форме [[танка]]. В ней пять строк и 31 слог. «Насту­пил век людей, — напишет Ки-но Цураюки, — и стали слагать песни по три десятка и сверх того по одному знаку — песни, что начались от Сусаноо-но микото» (пер. В. Н. Горегляда). Божественное происхождение людей и песен ут­верждали мифологические своды «Кодзики» («За­писи о делах древности», 712 г.) и «Нихонги» («Анналы Японии», 720 г.), созданные по приказу императора в тот же период, что и первая японская поэтическая антология «[[Манъёсю]]», — в VIII в., в эпоху Нара. Мы знаем, что «Манъёсю» — это прежде всего собрание пятистиший-танка. Однако в VIII в. пяти­стишие было не единственной стихотворной фор­мой. Большой популярностью пользовались нагау-та (или [[тёка]]) — «длинные песни», в которых число строк могло доходить до 50 и больше, а соче­тание пяти и семи слогов было достаточно вольным. Были еще и песни-сэдока — шестистишия, в кото­рых слоги в строках располагались следующим об­разом: 5 — 7 — 7 — 5 — 7 — 7. Однако уже в «Манъёсю» танка стала основной стихотворной формой. Из 4,5 тыс. стихотворений, включенных в антологию, лишь 260 нагаута и около 60 сэдока! Что же это была за эпоха, создавшая блистатель­ную «Манъёсю» и возвысившая танка? В 710 г. по китайскому образцу в Японии была построена пер­вая долговременная столица — город Хэйдзё (позд­нее — Нара). В то время было очень сильно влия­ние материковой культуры Китая, Кореи, Индии. Еще в VI в. из древнекорейского государства Пэкче на Японские острова проник буддизм, несколько потеснив исконную религию японцев — Синто (или синтоизм). Китайская культура, язык, иероглифи­ческая письменность прочно вошли в быт японского общества. Быть образованным в те времена означа­ло хорошо владеть китайским письмом, уметь сла­гать китайские стихи — канси. Однако активно шел и процесс создания японского национального пись­ма — азбуки кана, окончательно сложившейся лишь к XI в. И сегодня японцы пишут смешанным пись­мом — иероглифами и азбукой. В противовес ки­тайской поэзии появилась «японская песня» — [[вака]]. Антология «Манъёсю» стала первым собранием чис­то японских стихов, которые в те времена было при­нято называть песнями — ута. Именно в период Нара VII — VIII вв. в япон­ской культуре сложились три чрезвычайно важных эстетических принципа, оказавших сильное влия­ние на дальнейшее развитие поэзии, в том числе и любовной. Первый из них получил название ирога­ми — культ любви. В VIII в. слово означало бук­вально «выбор подруги (или друга)». Дело в том, что японское общество в то время было полигам­ным, то есть знатный человек мог иметь несколько жен и наложниц. Мужчина был абсолютно свобо­ден в выборе. От женщины же требовалось лишь умение смириться с создавшимся положением и на­учиться подавлять свою ревность. Вероятно, это стало одной из причин того, что в японской любовной лирике в творчестве одного поэта вы найдете стихи, совершенно очевидно обращенные к разным людям. В одних он упрекает за неверность, в дру­гих — извиняется сам. Культ ирогами, однако, не означал, что женщины безропотно терпели поведе­ние мужчин. Они ревновали, старались очернить соперницу и даже прибегали к средствам магии. Бо­лее того, и «законные» жены не ограждались от борьбы за своего мужа. Ведь в Японии в те времена даже после свадьбы муж и жена не жили под одной крышей. Женщина оставалась в доме своих родите­лей, а мужчина лишь посещал ее тогда, когда счи­тал нужным. Отсюда и основной мотив японской любовной лирики — ожидание свидания: обещал и не пришел; пошел к другой; холодное, одинокое из­головье; тоска по возлюбленному. Заметим, правда, что при таком отношении к семье и браку в Японии не существовало понятия «незаконнорожденных» детей. Все дети одного от­ца считались единокровными и имели равные пра­ва, независимо от того, кем была их мать — женой, наложницей или просто возлюбленной. Все дети, хотя и воспитывались в доме матери, носили фами­лию отца. Другим сформировавшимся в эпоху Нара эсте­тическим принципом стало [[макото]], что буквально означает «истинное». Древние поэты считали, что мир, его «вещи» и явления должны быть изображе­ны лишь так, как они воспринимаются, без при­крас. В антологии «Манъёсю» есть даже рубрика «Песни, просто воспевающие душу вещей». В ней собраны стихи, авторы которых стремились прямо излагать свои чувства. Естественное проявление вещей должно восхищать, считали поэты древности. И этот восторг спо­собно выразить лишь слово — [[аварэ]]. Аварэ — это восклицание, которое можно в зависимости от си­туации понимать как проявление радости, любви, надежды. Оно всегда употреблялось при обраще­нии к возлюбленной. Позднее, уже в эпоху Хэйан (IX — XII вв.), аварэ превратилось в [[моно но аварэ]], особую философско-эстетическую категорию. Хэйанские поэты уже не просто восхищались явления­ми мира, а хотели найти в каждой «вещи» моно — скрытое очарование. Увидеть особенное в чем-то привычном или в том, в чем никто не может его найти, — такая задача встала перед хэйанскими поэтами. И они устремились на поиски моно-но аварэ. Один увидел и воспел особое очарование алых листьев кленов, медленно плывущих по осен­ней реке; другой восхитился гвоздиками, сверкаю­щими в лучах вечернего солнца; третий написал о красоте прохладных брызг в горной реке. Наивысшим же проявлением аварэ считалась любовь. В русло моно-но аварэ был введен и культ любви — ирогами. Настало время любовной лири­ки. Ценилось не только умение написать о любви, а сама утонченность и изысканность чувств. Естест­венно, что именно в эту эпоху, как никогда после, стал поощряться любвеобильный герой, такой, как Аривара-но Нарихира. Его изменчивость не осуж­далась, наоборот, ею восторгались — ведь ветре­ность и измены ничто рядом с красотой чувств, уме­нием сказать о них возвышенно и, что непременно, сложить песню, отвечающую духу моно-но аварэ. В период Хэйан в Японии усилилось влияние буддизма. В поэзию проникла буддийская доктрина мудзё — идея бренности и мимолетности земного бытия. Настрой на недолговечность стал все чаще ощущаться в стихах хэйанских поэтов. Достаточно вспомнить стихотворение, написанное Ки-но Цу-раюки на смерть поэта Ки-но Томонори. Не обошла эта тема и любовную лирику. В ней все чаще стали писать о мимолетной любви, сравнивать чувства с быстро облетающими цветами, с дуновением ветер­ка и вообще со всем мгновенным и быстротечным. Особенно хорошо перемены, произошедшие в сознании японского общества с VIII по XIII в., вид­ны на примере поэзии трех наиболее значительных антологий этого периода: «Манъёсю» (VIII в.), «Ко-кинсю» (нач. X в.) и «Синкокинсю» (нач. XIII в.). Так, во времена «Манъёсю» еще была очевидна связь песен-ута с народной поэзией. Да и автор­ская лирика своей безыскусностью, простотой и на­ивным оптимизмом вполне соответствовала духу аварэ. Ко времени создания «Кокинсю» вовсю уже властвовали мудзё — «всеобщее непостоянство» и аварэ, в котором «очарование» полностью превра­тилось в «печальное очарование». Эпоха «Синко­кинсю» стала вершиной развития и дальнейших трансформаций эстетических категорий японской поэзии. Аварэ превратилось в [[югэн]]. Это слово сле­дует понимать как «неуловимость», «таинственность», «глубинность». Под югэн понималась неуловимая красота, имеющая налет таинственности и даже фантастичности. Мир теперь стоило рассматривать как бы сквозь пелену — тумана или дождя. Поэти­ческая действительность наполнилась видениями, грезами, снами. Понятно, что красота в духе югэн стала благодатной почвой для совершенствования любовной лирики — ведь что может быть более ту­манным и неуловимым, чем человеческие чувства! Важное место отводилось в поэзии «Синкокин­сю» подтексту — [[ёдзё]], буквально — «избыточное чувство». На самом деле речь шла об удивительной особенности японской поэзии — недосказанности. Эмоции как бы оставались за рамками стихотворе­ния, читателю предоставлялась возможность самому прочувствовать глубину переживаний поэта. А по­могали ему в этом особые романтические образы — поэты пели о прошлом, об ушедшей любви. В сти­хах стали преобладать сны и предрассветные грезы, туман и сумерки, тихое лунное сияние. Вот такая она, японская поэзия, простая и слож­ная одновременно. У нее есть свои собственные ка­тегории, о которых написаны трактаты, есть веч­ный мир чувств и эмоций, понятных всем и во все времена.


Навигация

[[:article|Статьи]] ---- [[:terms|Термины]] ---- [[:personnel|Персоналии]] ---- [[:index|Алфавитный указатель]] ---- ---- [[biblio:начало|Библиотека]] ---- [[:haiku-links|Хайку-ссылки]] ---- [[:faq|FAQ]]\\ + [[faq:Рекомендации по оформлению страниц|рекомендации]]\\ + [[syntax|синтаксис]]

Свои инструменты